Всё будет так, как мы напишем...
Лето выдалось теплое. И шумное. У Невилла родился сын, Чарли сломал лодыжку, Альбус поступил в школу, Джинни бросила «Гарпий» и стала писать для Пророка.
Небо над головой словно проворачивалось по часовой стрелке, плыло и путалось. Гарри шагнул на посыпанную гравием дорожку и прикрыл за собой калитку, поморщился от жалобного скрипа.
Трава, внезапно яркая до слез, впилась ему в зрачки невероятным изумрудным оттенком. Гарри вдохнул свежий запах вереска и малины и качнулся, словно неясные горьковатые нотки магнолии влились ему в вены наркотическим дурманом. Он закрыл глаза, собирая по частям свое разорванное на миллион сердечек Я. Так всегда бывает с этим домом: краски, запахи и звуки словно в фильме одного из модных в шестидесятые режиссеров, накачанных по завязку ЛСД и картинами Ван Гога.
Гарри двигался сквозь жаркое марево этого сада словно под водой: вдох ртом – выдох ртом и носом. Что бы ни капли не сталось, не попало в горло и не расцвело там непристойным восхищением жизнью.
Малфой заметил его издали, легко поднялся с клетчатого шотландского пледа, заплаткой пришитого к идеальному английскому газону, и зашагал навстречу, живой и легкий как чайка, в своей свободной, расстегнутой наполовину рубашке.
Гарри разглядывал его сквозь мутную поволоку жажды и предрассудков, застилающую глаза. Разглядывал и не верил. Драко Малфой, аристократ крови в восьмом колене, шел к нему с клубничными следами на пальцах и подбородке, с широко раскрытыми, искренними ладонями, с волосами уложенными ветром в несомненно художественном беспорядке, с совершенно плебейскими солнечными веснушками на скулах и полуулыбкой на сухих, горячих даже по цвету губах.
Они встретились где-то посредине дорожки, где еще, пожалуй, можно было бы повернуть обратно, но Гарри пожал крепкую Малфоевскую ладонь, моргнул и очнулся. Из красочной импрессионистской дали проступили каменные стены, прорезанные в густом виноградном ковре окна и парадная дверь с дверным молотком виде головы, почему-то львиной.
А Драко уже тянул его внутрь, в прохладный полутемный коридор, мимо смазанных инструментом smudge tool георгин и незабудок. Мимо далекого детского смеха, тянущего леденцовым запахом клубники откуда-то с веранды. Мимо по-уорхоловски буйных ультрамариново-белых павлинов.
Малфой захлопнул дверь. Этот короткий, почти хищный звук был последним, что Гарри слышал, прежде чем его поглотила спасительная сумрачная тишина, и дикая, почти болезненная потребность схватить Драко за воротник тонкой рубашки и рвануть на себя больше уже не о чем не заботясь, сходя наконец с ума.
Он плыл в море быстрых, случайных вдохов, отрывистых, жестких прикосновений, как в немом черно-белом сне, когда ты в бреду кусаешь невинную подушку. Когда тебе не хватает слов, что бы самому себе объяснить поутру, почему ты встаешь с неправильного края постели.
Гарри швырнуло по этажам, от входной двери до стола в гостиной, от спиральной лестницы к необъятной кровати, кажется за секунду или может две.
За окном собиралось темнеть. Драко прижимал подбородком его неугомонную вихрастую макушку, курил, рассыпая пепел по простыням, пробегая нервными пальцами от неровного шрама на его плече до узкого золотого обруча на безымянном пальце.
Гарри считал выдохи. Восемь, девять, десять… На восемьдесят втором сигарета обожгла Драко губы и улетела куда-то в сыровато-темный угол. На восемьдесят восьмом хлопнула парадная дверь и где-то внизу кончилась тишина. На девяносто третьем Гарри натянул рубашку и близоруко огляделся в поисках брюк.
В небольшом домике цвета вангоговской ночи горел свет. С порога Гарри обдало запахом мясного пирога и жаром с кухни. Малышка Лили повисла у него на шее, едва он успел снять ботинки, и выдала без утайки все совершенно секретные новости маминого дня. Джинни что-то крикнула из горячей точки – особого места у плиты, где Гарри не удавалось выстоять и мгновенья, самовлюбленное радио размеренно вещало последние сплетни со стены в гостиной, сверху доносился шум свежезакипающей мальчишеской драки.
Гарри потерялся в этом гуле, растворился, ассимилированный каскадом разнообразных звуков. Сквозь пелену тяжелых волос Лили все отливало оранжевым, даже дождливые серые шторы на окнах в холле.
Он замер на миг, охваченный паникой как пчелиным роем. А вдруг молчаливое безумство написано где-нибудь у него на лбу разводами клубничного сока? А вдруг в волосах заблудился горьковатый вересковый запах?
Оглушенный острым запахом грядущего ужина, дом ничего не заметил.
Стараясь не помнить о том, как здорово говорить без слов и понимать не слыша, Гарри перехватил дочь поудобней и, насильно разжимая намертво ссохшиеся на ветру губы, направился в вербальную реальность.
Небо над головой словно проворачивалось по часовой стрелке, плыло и путалось. Гарри шагнул на посыпанную гравием дорожку и прикрыл за собой калитку, поморщился от жалобного скрипа.
Трава, внезапно яркая до слез, впилась ему в зрачки невероятным изумрудным оттенком. Гарри вдохнул свежий запах вереска и малины и качнулся, словно неясные горьковатые нотки магнолии влились ему в вены наркотическим дурманом. Он закрыл глаза, собирая по частям свое разорванное на миллион сердечек Я. Так всегда бывает с этим домом: краски, запахи и звуки словно в фильме одного из модных в шестидесятые режиссеров, накачанных по завязку ЛСД и картинами Ван Гога.
Гарри двигался сквозь жаркое марево этого сада словно под водой: вдох ртом – выдох ртом и носом. Что бы ни капли не сталось, не попало в горло и не расцвело там непристойным восхищением жизнью.
Малфой заметил его издали, легко поднялся с клетчатого шотландского пледа, заплаткой пришитого к идеальному английскому газону, и зашагал навстречу, живой и легкий как чайка, в своей свободной, расстегнутой наполовину рубашке.
Гарри разглядывал его сквозь мутную поволоку жажды и предрассудков, застилающую глаза. Разглядывал и не верил. Драко Малфой, аристократ крови в восьмом колене, шел к нему с клубничными следами на пальцах и подбородке, с широко раскрытыми, искренними ладонями, с волосами уложенными ветром в несомненно художественном беспорядке, с совершенно плебейскими солнечными веснушками на скулах и полуулыбкой на сухих, горячих даже по цвету губах.
Они встретились где-то посредине дорожки, где еще, пожалуй, можно было бы повернуть обратно, но Гарри пожал крепкую Малфоевскую ладонь, моргнул и очнулся. Из красочной импрессионистской дали проступили каменные стены, прорезанные в густом виноградном ковре окна и парадная дверь с дверным молотком виде головы, почему-то львиной.
А Драко уже тянул его внутрь, в прохладный полутемный коридор, мимо смазанных инструментом smudge tool георгин и незабудок. Мимо далекого детского смеха, тянущего леденцовым запахом клубники откуда-то с веранды. Мимо по-уорхоловски буйных ультрамариново-белых павлинов.
Малфой захлопнул дверь. Этот короткий, почти хищный звук был последним, что Гарри слышал, прежде чем его поглотила спасительная сумрачная тишина, и дикая, почти болезненная потребность схватить Драко за воротник тонкой рубашки и рвануть на себя больше уже не о чем не заботясь, сходя наконец с ума.
Он плыл в море быстрых, случайных вдохов, отрывистых, жестких прикосновений, как в немом черно-белом сне, когда ты в бреду кусаешь невинную подушку. Когда тебе не хватает слов, что бы самому себе объяснить поутру, почему ты встаешь с неправильного края постели.
Гарри швырнуло по этажам, от входной двери до стола в гостиной, от спиральной лестницы к необъятной кровати, кажется за секунду или может две.
За окном собиралось темнеть. Драко прижимал подбородком его неугомонную вихрастую макушку, курил, рассыпая пепел по простыням, пробегая нервными пальцами от неровного шрама на его плече до узкого золотого обруча на безымянном пальце.
Гарри считал выдохи. Восемь, девять, десять… На восемьдесят втором сигарета обожгла Драко губы и улетела куда-то в сыровато-темный угол. На восемьдесят восьмом хлопнула парадная дверь и где-то внизу кончилась тишина. На девяносто третьем Гарри натянул рубашку и близоруко огляделся в поисках брюк.
В небольшом домике цвета вангоговской ночи горел свет. С порога Гарри обдало запахом мясного пирога и жаром с кухни. Малышка Лили повисла у него на шее, едва он успел снять ботинки, и выдала без утайки все совершенно секретные новости маминого дня. Джинни что-то крикнула из горячей точки – особого места у плиты, где Гарри не удавалось выстоять и мгновенья, самовлюбленное радио размеренно вещало последние сплетни со стены в гостиной, сверху доносился шум свежезакипающей мальчишеской драки.
Гарри потерялся в этом гуле, растворился, ассимилированный каскадом разнообразных звуков. Сквозь пелену тяжелых волос Лили все отливало оранжевым, даже дождливые серые шторы на окнах в холле.
Он замер на миг, охваченный паникой как пчелиным роем. А вдруг молчаливое безумство написано где-нибудь у него на лбу разводами клубничного сока? А вдруг в волосах заблудился горьковатый вересковый запах?
Оглушенный острым запахом грядущего ужина, дом ничего не заметил.
Стараясь не помнить о том, как здорово говорить без слов и понимать не слыша, Гарри перехватил дочь поудобней и, насильно разжимая намертво ссохшиеся на ветру губы, направился в вербальную реальность.
-
-
17.10.2010 в 16:41П.С. Не могу я больше читать твои рассказы (( Я так стану яойщицей! Я уже чувствую это приближение, нет! Тебе меня не перетянуть на Темную сторону силы!-
-
18.10.2010 в 00:00